Танец отражений - Страница 62

Прекрати. Прекрати прямо сейчас, черт тебя подери. Но она могла быть героиней его романа. У Майлза их целый чертов гарем, сомнений нет. Может ли она позволить ему… больше, чем поцелуй? Не проникнуть в нее, конечно же, нет. Ничего, чтобы могло бы повредить ей. Но если потереться между ее больших грудей, это ей не повредит, хотя, безусловно, смутит. Он может погрузиться в эту пышную плоть и достичь удовлетворения столь же полно – еще полнее – чем меж ее бедер. Может, она посчитает его психом, но вреда ей не будет. Его рот снова жадно накрыл ее губы. Он коснулся ее кожи. Еще. Он стянул с ее плеч курточку, высвободив тело для своих изголодавшихся рук. Ее кожа была мягкой и бархатной. Другой, дрожащей, рукой, он расстегнул удушающе-тесный пояс брюк. Что за облегчение. Он был чудовищно, мучительно возбужден. Но он не прикоснется к ней ниже талии, нет…

Он повалил ее на спину, прижав к кровати, покрывая яростными поцелуями все тело. Она онемела от испуга. Его дыхание сделалось тяжелее, и вдруг внезапно остановилось. Глубокий спазм охватил его легкие, словно все бронхи сжались одновременно со щелчком захлопнувшегося капкана.

«Нет! Только не снова!!» Опять, точно так же, как в прошлый раз год назад, когда он попытался…

Он скатился с нее; ледяной пот выступил у него по всему телу. Он боролся с перехваченным удушьем горлом. Выдавил один астматический, дрожащий всхлип. Вспышка памяти была почти галюцинаторно ясной.

Разгневанный крик Галена. Ларс и Мок по приказу Галена распластали его и содрали с него одежду – словно побоев, которые только что ему от них достались, недостаточно для наказания. Девушку они прогнали прочь прежде, чем начали; она убежала, словно заяц. Он сплюнул отдающую железом и солью кровь. Шоковая дубинка нацеливается, касается: сюда и сюда, удар и треск. Гален все больше багровеет, обвиняя его в измене, и хуже, неся какой-то бред относительно сомнительных сексуальных склонностей Эйрела Форкосигана, наращивая мощность все сильнее. «Переверните его». Ужас, скручивающий в узел его кишки, животная память о боли, унижении, ожоги и спазмы, странное возбуждение, подобное короткому замыканию, и жутко постыдный оргазм вопреки всему, вонь обожженной плоти…

Он оттолкнул прочь эти видения и, почти теряя сознание, попытался вдохнуть и выдохнуть еще раз. Почему-то вдруг оказалось, что он сидит не на кровати, а на полу, судорожно поджав руки и ноги. Потрясенная и полураздетая блондиночка скорчилась на разворошенной постели, уставившись на него. – Что с тобой такое? Почему ты остановился? Ты умираешь?

«Нет, но хотел бы.»

Это нечестно. Он точно знал, откуда взялся этот условный рефлекс. Это было не воспоминание, погребенное в подсознании, не что-то из его далекого, смутного детства. Это случилось всего четыре года назад. Разве не должно такого рода ясное осознание освободить человека от демонов прошлого? Будет ли он впадать в вызванные им же самим спазмы всякий раз, когда попробует секс с настоящей девушкой? Или дело просто в крайнем, вызванном обстоятельствами, напряжении? Будь ситуация спокойнее, будь угрызения совести меньше… если когда-нибудь ему выдастся случай заняться любовью не в спешке и потной возне, может, он справится со своей памятью и безумием? «А может, и нет.» Он боролся за очередной дрожащий вдох. Еще один. Легкие снова заработали. Грозила ли ему реальная опасность умереть от удушья? Должно быть, если он однажды и вправду вырубится, автономная нервная система вернет себе управление.

Дверь каюты скользнула в сторону. В проеме обозначились силуэты Тауры и Ботари-Джезек, всматривающихся в темноту слабо освещенной комнаты. То, что они увидели, заставило Ботари-Джезек выругаться, а сержанта Тауру – оттерев ее плечом, шагнуть вперед.

Сейчас! Марк захотел потерять сознание прямо сейчас. Но его бесхитростный демон не был настроен на сотрудничество. Так что он продолжал дышать, стреноженный спущенными до колен брюками.

– Ты что делаешь? – прорычала сержант Таура. Опасный, поистине волчий тембр голоса; в неярком свете в уголках ее рта сверкнули клыки. Он видел, как ей случалось вырвать человеку горло одной рукой.

Девочка-клон сидела на коленях на кровати, страшно встревоженная; ее руки как обычно старались прикрыть и поддержать самую заметную часть ее внешнего облика, как обычно же лишь привлекая к ней еще больше внимания. – Я только попросила попить водички, – прохныкала она. – Простите.

Восьмифутовая сержант Таура моментально опустилась на одно колено, раскрыв ладони и показывая девочке, что на нее она не сердится. Марк не был уверен, уловила ли Мари эту тонкость.

– Что случилось? – сурово спросила Ботари-Джезек.

– Он заставил меня его поцеловать.

Ботари-Джезек окинула взглядом беспорядок в его одежде, и глаза ее свирепо вспыхнули. Она была сейчас напряжена, словно натянутый лук. Она развернулась на месте и взглянула Марку в лицо. Голос ее был совсем тих: – Ты сейчас пытался ее изнасиловать?

– Нет! Не знаю. Я только…

Сержант Таура поднялась, сгребла его за футболку, защемив и кожу, вздернула на ноги и еще выше и притиснула к ближайшей стене. Пол был в метре от его вытянутых ступней. – Отвечай прямо, черт тебя подери, – рявкнула сержант.

Он зажмурил глаза и глубоко вдохнул. Не из-за угроз женщин Майлза, нет. Не из-за них. Но из-за второго унижения, которому подверг его Гален – в некотором смысле более мучительном насилии, чем первое. Когда Ларс и Мок, встревоженные, наконец убедили Галена прекратить, Марк был в таком глубоком шоке, что оказался на грани остановки сердца. Галени был вынужден посреди ночи отвести своего драгоценного клона к доверенному терапевту – тому, которого он каким-то образом заставил помогать себе с препаратами и гормонами, необходимыми для поддержания развития Марка идентичным майлзовому. Галени объяснил врачу его ожоги тем, что Марк якобы тайком занимался онанизмом с помощью шоковой дубинки, случайно включил ее и не смог выключить из-за вызванных шокером мышечных судорог, пока его крики не услышали и не прибежали на помощь. Доктор просто поперхнулся от смеха. Марк слабым голосом подтвердил эту версию, слишком боясь противоречить Галену даже наедине с терапевтом. Однако доктор видел его кровоподтеки и должен был понять, что за этой историей кроется нечто большее. Но он ничего не сказал. И ничего не сделал. Впоследствии Марк больше всего сожалел о собственном вялом согласии; больнее всего его обжег этот смешок. Он не мог допустить, чтобы Мари вышла отсюда, обремененная похожими уликами.