– А! – Ее улыбка увяла. – И когда вы вернетесь?
– Точно не знаю. Но когда вернусь, хочу увидеть вас снова.
– Ну… разумеется.
Она сказала «разумеется». Сколько радостных догадок заключено в этом слове.
Она сощурила глаза. – Что-то не так, лорд Марк?
– Нет, – торопливо ответил он. – Гм… я слышал только что голос издалека – это была ваша сестра?
– Да. Мне пришлось выставить ее и запереться, а то бы она встала рядом так, чтобы не попасть в камеру, и строила бы мне рожи, пока мы разговариваем. – Выражение искренней обиды на ее лице тут же дало трещину, когда она добавила: – Так я с ней делаю, когда парни ей звонят.
Значит, он парень. Как… как нормально звучит. Вопрос за вопросом, он вызвал ее на рассказ ему о ее сестрах, родителях и жизни. Частные школы и дети, которых холят и лелеют… семья коммодора была зажиточной, но барраярский культ работы внушил им страсть к образованию, к успеху – идеал служения, который, точно подводное течение, увлекал их в будущее. Он погрузился в ее рассказ, мечтательно ей сопереживая. Она такая мирная, такая настоящая! Ни тени страдания, ничего искаженного или испорченного. У него появилось ощущение сытости – только полон был не его желудок, а голова. Теплое, счастливое ощущение в мозгу, почти эротическое, но не столь угрожающее. Увы, какое-то время спустя она сообразила, что беседа идет не на равных.
– Бог мой, я заболталась. Извините.
– Нет! Мне нравится слушать, как вы рассказываете.
– Это что-то новое. У нас в семье должно повезти, чтобы тебе удалось ввернуть словечко. До трех лет я не разговаривала. Меня стали проверять. И выяснилось: дело было в том, что сестры все время отвечали за меня!
Марк рассмеялся.
– Теперь они говорят, что я наверстываю упущенное время.
– Я знаю, что такое упущенное время, – печально произнес Марк.
– Да, я… немного слышала. Наверное, ваша жизнь была почти приключением.
– Не приключением, – поправил он. – Катастрофой, быть может. – Интересно, на что становится похожа его жизнь, отразившись в ее глазах? Нечто блестящее… – Может, когда я вернусь, я немного вам о ней расскажу. – Если он вернется. Если у него получится.
«Я не очень-то привлекательная личность. Вы должны знать об этом, прежде…» Прежде чем что? Чем глубже становится их знакомство, тем труднее ему делается поверить ей свои отвратительные тайны.
– Послушайте, я… вы должны понять. – Боже, он говорит совсем как Ботари-Джезек, когда она мучительно признавалась. – Со мной не все в порядке, и я говорю не только о том, что снаружи… – Черт, черт, и что за дело прелестной юной девице до тайных хитростей пытки психопрограммирования и ее изменчивого эффекта? Какое право он имеет забивать ей голову этими ужасами? – Я даже не знаю, что должен вам рассказать.
Сейчас слишком рано, это он ощущал отчетливо. Но потом может быть слишком поздно, и она останется с ощущением, что ее обманули и предали. А продлись этот разговор еще минуту, и он примется уничижительно лепетать, выложит все и лишится единственного светлого, ничем не отравленного существа, которое нашел.
Карин озадаченно склонила голову. – Может, вам стоит спросить у графини?
– Вы хорошо ее знаете? Чтобы поговорить с ней?
– О, да. Они с мамой лучшие подруги. Моя мама долго была ее персональной телохранительницей, прежде чем не вышла в отставку и не завела нас.
Марк почувствовал, что тень Лиги Бабушек снова нависла над ним. Могущественные старухи с их генетическими программами… Он смутно ощущал, что есть вещи, которые мужчина должен делать за себя сам. Но на Барраяре обычно прибегают к услугам посредниц. На его стороне госпожа чрезвычайный посол ко всему женскому роду. Графиня поступит ему во благо. Ага, как женщина, которая крепко держит орущего ребенка, чтобы сделать ему весьма болезненную прививку от смертельной болезни.
Насколько он может доверять графине? Смеет ли он довериться ей в этом деле?
– Карин… прежде, чем я вернусь, окажите мне любезность. Если у вас будет возможность поговорить с графиней наедине, спросите, что, по ее мнению, вам следует обо мне узнать прежде, чем мы познакомимся поближе. Скажите, что это я вас просил.
– Хорошо. Я люблю беседовать с леди Корделией. Она мне в каком-то смысле наставница. С ней я думаю, что могу все. – Карин помедлила. – А если вы вернетесь к Зимнепразднику, вы потанцуете со мной снова на балу в императорском дворце? И на этот раз не станете прятаться в угол, – строго добавила она.
– Если я вернусь к Зимнепразднику, в угол мне прятаться будет не надо. Да.
– Хорошо. Я напомню вам, что вы дали слово.
– Слово Форкосигана, – беспечно отозвался он.
Она широко распахнула голубые глаза. – О-о, боже. – Мягкие губы приоткрылись в ослепительной улыбке.
Он ощутил себя человеком, который собирался сплюнуть, а вместо этого у него из губ нечаянно вылетел бриллиант. И затолкать его обратно и проглотить он уже не может. Это в девочке форская жилка – столь серьезно относиться к слову мужчины.
– Теперь я должен идти, – сказал он.
– Хорошо. Лорд Марк… берегите себя.
– Я… почему вы это сказали? – Он мог поклясться, что не произнес ни слова относительно того, куда и зачем отправляется.
– Мой отец военный. У вас такой же взгляд, как у него, когда он не стесняясь лжет что-то насчет проблем, в которые по голову увяз. Однако маму ему тоже никогда не удается одурачить.
Ни одна девушка никогда не говорила ему «берегите себя», имея в виду именно это. Он был безмерно тронут. – Спасибо, Карин. – Он неохотно выключил комм жестом, который можно было почти принять за ласку.