Танец отражений - Страница 112

112

Она принялась ходить по комнате. Готовясь к чему-то. Когда она заговорила, то выпалила все единым махом: – Мой отец изнасиловал мою мать. Вот так появилась я, во время барраярского вторжения на Эскобар. Я узнала об этом несколько лет назад. Поэтоиму я болезненно чувствительна ко всякому насилию. Я его не выношу, – она стиснула кулаки, – и все же оно во мне. Я не в силах от него сбежать. Поэтому мне было очень трудно увидеть тебя ясно. У меня было такое чувство, словно последние десять недель я гляжу на тебя сквозь туман. А графиня его рассеяла. – Действительно, взгляд ее больше не был обжигающе холодным. – И граф мне тоже помог; не могу передать, насколько.

– А. – И что ему ответить? Значит, последние два часа они говорили не только о нем. В ее истории явно было что-то еще, но Марк уж точно не собирался спрашивать. Исключения ради, на этот раз ему не надо извиняться. – Я… не жалею о том, что ты есть. Откуда бы ты ни взялась.

Она криво усмехнулась. – Если честно, и я не жалею.

Марк испытывал очень странное чувство. Ярость перед насильственным вторжением в его личные дела спала, уступив место поражающей его самого беспечности. Он испытал огромное облегчение от того, что свалил с себя бремя тайны. Предмет его страхов усох и съежился, как будто, поделившись своими секретами, Марк в буквальном смысле сделал их меньше. «Готов поклясться, расскажи я еще четверым – и был бы совсем свободен.»

Марк спустил ноги с кровати, встал, схватил Елену за руку, подвел ее к стоящему возле окна деревянному стулу, забрался на него и расцеловал ее. – Спасибо!

Она выглядела изрядно ошеломленной. – За что? – выдохнула она со смехом. И твердо высвободила руку.

– За то, что ты есть. Что оставила меня в живых. Я… не знаю. – Он ухмыльнулся, словно навеселе, но усмешка сменилась головокружением; он слез со стула уже осторожнее и сел.

Она пристально на него поглядела и прикусила губу. – Зачем ты с собой это делаешь?

Нет возможности притвориться, что он не понял, какое такое это; физические проявления его навязчивого обжорства были налицо. Он чувствовал себя чудовищем. Марк резко провел рукой по вспотевшему лицу. – Не знаю. Полагаю, половина того, что мы зовем безумием, – это какой-нибудь бедняга пытается справиться с болью, избрав своей стратегией раздражать всех вокруг.

– Как это: справиться с болью, причиняя себе новую боль? – жалобно спросила она.

По лицу Марка, который сидел положив руки на колени и глядя в пол, скользнула полуулыбка. – Есть в этом некая притягательность. Отвлечь свой разум от реальности. Представь себе, сколько внимания требует зубная боль.

Она помотала головой: – Спасибо, лучше не надо.

– Гален пытался всего лишь исковеркать мои отношения с отцом, – вздохнул Марк, – но ухитрился исковеркать мои отношениями со всем, чем угодно. Он знал, что не сможет контролировать меня напрямую, стоит ему отпустить меня на Барраяр, потому должен был создать мотивации, от которых бы я никуда не делся. – Он медленно добавил: – А срикошетило это по нему самому. Гален тоже был моим отцом, в каком-то смысле. Приемным отцом. Первым, который у меня был. – И граф это осознавал. – Когда комаррцы забрали меня с Единения Джексона, я так жаждал собственной личности. Я, наверное, был тогда похож на свежевылупившегося птенчика, у которого сработал импринтинг на автопоилку – лишь потому, что это была первая штука размером со взрослую птицу, попавшаяся ему на глаза.

– У тебя удивительный талант к анализу информации, – сказала она. – Я это подметила еще на Единении Джексона.

– У меня? – Он моргнул. – Вот уж нет! – Конечно же, нет у него никакого таланта, иначе он добился бы результатов получше. Но все же за эту неделю, проведенную в крошечном кабинетике СБ, Марк, несмотря на всю свою досаду, испытал и некую удовлетворенность. Спокойствие монашеской кельи в сочетании с захватывающе трудной задачей, которую представляло собой это море информации… странным образом это напомнило ему безмятежные времена детства, колторые он провел в интернате для клонов наедине с виртуальной обучающей программой. Времена, когда никто не делал ему больно.

– Графиня тоже так думает. Она хочет тебя видеть.

– Что, сейчас?

– Она послала меня за тобой. Но я сначала должна была все тебе сказать. Пока дело не зайдет слишком далеко, и у меня больше не будет такой возможности. Или храбрости.

– Хорошо. Дай собраться. – Марк был бесконечно благодарен судьбе за то, что сегодня вечером к столу не подавали вина. Он отправился в ванную, ополоснул лицо ледяной водой, затолкал в себя пару таблеток обезболивающего и причесался. Поверх темной рубашки он натянул один из своих деревенского стиля жилетов и вышел вслед за Ботари-Джезек в коридор.

* * *

Елена привела Марка в личный кабинет графини – спокойную, строго обставленную комнату с окнами в сад, смежную со спальней. Спальней графа и графини. Марк кинул взгляд сквозь арку двери в темноту комнаты. Отсутствие графа казалось здесь почти физически ощутимым.

Графиня сидела за своим комм-пультом – не защищенным правительственным коммом, а просто очень дорогой коммерческой моделью. Перламутровые цветы, инкрустированные в черном дереве, обрамляли видео-пластину, над которой виднелось изображение встревоженного мужчины. Графиня резко произнесла: – Ну тогда узнайте насчет соглашений! Да, вечером, сейчас. И снова свяжитесь со мной. Спасибо. – Она хлопнула по клавише отключения и развернулась на кресле, оказавшись лицом к лицу с Марком и Ботари-Джезек.

112