Но он никогда и не считал себя рядовым человеком. Ни единой минуты.
«О, миледи. Кем я должен быть для вас?»
Повторное открытие секса отчасти приковало его к месту на ближайшие три дня, однако днем, когда Верба оставила его спящим – а он проснулся, – инстинкт побега снова поднял голову. Он лежал с открытыми глазами, водил пальцем по рисунку шрамов на груди и размышлял.
Явно, что «наружу» – это неверное направление. А «внутрь» он пока не пробовал. Похоже, все здесь идут со своими проблемами к Лилии. Отлично. Он тоже к ней пойдет.
Вверх или вниз? Как джексонианский правитель, она традиционно должна располагаться либо в пентхаузе, либо в бункере. Барон Риоваль живет в бункере – или, по крайней мере, смутное изображение физиономии барона ассоциировалось у него именно с этим словом, а также с мрачными подвалами. Барон Фелл занимал пентхауз в высшем смысле этого слова, глядя на все сверху с орбитальной станции. Похоже, у него в голове масса картинок Единения Джексона. Это его дом? Такая мысль его смутила. Вверх. Вверх и внутрь.
Он надел свой серый тренировочный костюм, позаимствовал у Вербы пару носков и выскользнул в коридор. Там он обнаружил лифтовую шахту и поднялся до самого верха, этажом выше апартаментов Вербы. Это был еще один жилой этаж с квартирами. В самом центре была очередная лифтовая шахта, запертая на ладонный замок. Ею могли пользоваться лишь Дюроны. Вокруг шахты спиралью вилась лестница. Он очень медленно поднялся по ступенькам, а почти у самого верха постоял, пока не восстановилось дыхание. Потом он постучал в дверь.
Дверь скользнула в сторону, и на него серьезно взглянул худенький мальчик лет десяти с евразийской внешностью. – Что вам надо? – хмуро спросил он.
– Я хочу видеть твою… бабушку.
– Впусти его, Дрозд, – окликнул мягкий голос.
Мальчик склонил голову и жестом пригласил его внутрь. Его ноги, обутые в носки, ступали по пышному ковру совершенно бесшумно. За поляризованным окном был хмурый серый день, с мрачностью которого боролись лужицы теплого, желтого света ламп. Видно было, что окно прикрыто силовым полем – по едва заметному мерцанию водяных капелек или частичек пыли, которые поле отклоняло либо уничтожало.
Усохшая женщина сидела в широком кресле, ее темные глаза на лице цвета старой слоновой кости следили за его приближением. На ней была черная шелковая куртка с высоким воротом и свободные брюки. Белоснежные и очень длинные волосы падали за спинку кресла; худенькая девочка, в буквальном смысле слова близняшка мальчика, расчесывала их долгими движениями щетки. В комнате было очень тепло. Видя, как старуха смотрит на него, он спросил сам себя: и как он мог принять за Лилию ту озабоченную пожилую женщину? Глаза, которым сто лет, глядят на тебя по-другому.
– Мэм, – выговорил он. Во рту у него внезапно пересохло.
– Садитесь, – она кивнула на короткий диванчик, огибавший угол низенького столика перед нею. – Фиалка, милая, – тонкая рука, вся в белых складках и голубых веревках вен, коснулась девочкиной руки, в защитном жесте замершей над черным шелком плеча. – Принеси чаю. Три чашки. Дрозд, пожалуйста, сходи вниз и приведи Вербу.
Девочка расправила волосы так, чтобы они веером падали на грудь Лилии, и оба ребенка с недетской молчаливостью исчезли. Очевидно, что группа Дюрона не берет на работу посторонних. Ни у одного агента нет шанса даже внедриться в эту организацию. Столь же послушно он сел туда, куда она указала.
На гласных звуках ее голос по-старчески дрожал, но сам выговор был безупречен. – Вы пришли в себя, сэр? – спросила она.
– Нет, мэм, – печально ответил он. – Всего лишь к вам. – Он тщательно обдумывал, как именно ему построить вопрос. Лилия проявит не меньшую медицинскую осторожность, чем Верба, чтобы не предоставить ему ключа к разгадке. – Почему вы не можете меня опознать?
Она подняла белые брови. – Хорошо сказано. Думаю, вы готовы к ответу. А!
Раздалось жужжание лифта, и показалось встревоженное лицо Вербы. Она поспешно выговорила: – Лилия, я виновата. Я думала, он спит…
– Все хорошо, дитя мое. Сядь. Разлей чай, – из-за угла появилсь Фиалка с большим подносом в руках. Лилия что-то шепнула девочке, прикрывшись слегка дрожащей ладонью, и та, кивнув, убежала. Верба опустилась на колени – похоже, это был выверенный, старый ритуал (не была ли она некогда на месте Фиалки? он был почти уверен, что да), – разлила зеленый чай по тонким белым чашечкам и раздала их по кругу. Сама она уселась у колен Лилии и украдкой, подбадривая себя, прикоснулась к вьющимся белым прядям.
Чай был жутко горячим. Поскольку он в недавнее время обзавелся глубокой антипатией к холоду, это было приятно, и он аккуратно отпил глоток. – Ответы, мэм? – осторожно напомнил он.
Губы Вербы приоткрылись во встревоженном выдохе «Нет!»; Лилия жестом согнутого пальца подавила ее протест.
– Подоплека, – сказала старая женщина. – Полагаю, пришло время рассказать вам одну историю.
Он кивнул и откинулся на спинку дивана с чашкой чая в руках.
– Жили-были однажды, – она мимолетно улыбнулась, – три брата. Настоящая сказка, а? Старший, прототип, и два младших клона. Старший – как и бывает в таких сказках – получил при рождении внушительное наследие. Титул, богатство, комфорт… его отец если и не был королем, то распоряжался большей властью, чем любой король в до-скачковой истории. Поэтому он стал мишенью для множества врагов. И поскольку было известно, что он безумно любит своего сына, случилось так, что многие враги решили нанести ему удар через его единственного ребенка. Отсюда и пошло это странное умножение. – Она кивнула в его сторону.