Танец отражений - Страница 129

129

– А что они делают в этой сценке? – спросила Верба, судя по голосу, сбитая с толку. – Те люди.

Он снова глянул на картинку в собственной голове: воспоминание в воспоминании. – Ж-жгут дерево. Дел'ть сахар.

– Это не имеет смысла. Сахар производится в чанах с биопродукцией, а не делается из горящего дерева, – не поняла Верба.

– Деревья, – настаивал он. – Корич'вые сахарн' деревья. – Выплыло новое воспоминание: старик ломает плитку чего-то, похожего на бурый песчаник, и засовывает ему в рот кусочек попробовать. Прохладное прикосновение узловатых, покрытых пятнами старческих пальцев к щеке, сладость с привкусом кожи и лошадей. Он задрожал от необычайной силы сенсорного взрыва. «Это было на самом деле». Но он по-прежнему не мог назвать ни одного имени. Деда.

– Горы мои, – добавил он. От этой мысли ему сделалось печально, но он не знал, почему.

– Что?

– Мое вл'дение. – Он угрюмо насупился.

– Что-то еще?

– Нет. Эт' все, 'то есть. – Он стиснул кулаки. Затем разжал их, аккуратно положив пальцы на столик-поднос.

– Ты уверен, что все это тебе не приснилось прошлой ночью?

– Не. Вдош', – настаивал он.

– Очень странно. Вот этого я ожидала, – она кивнула на только что собранное оружие и принялась убирать его обратно в матерчатую сумку. – А то, – движение головы обозначило только что рассказанную историю, – совсем не подходит. Деревья из сахара для меня звучат чистой фантазией.

К чему не подходит? Отчаянное возбуждение прокатилось по нему волной. Он схватил ее за узкое запястье, поймав руку – неподвижную, точно парализованную. – К ч'му не подход'т? Что ты зна'шь?

– Ничего.

– Ненеч'го!

– Мне больно, – ровно произнесла она.

Он мгновенно отпустил ее. – Ненеч'го, – продолжал настаивать он. – Что-т'. Что?

Она вздохнула, закончила складывать оружие в сумку и, откинувшись на спинку стула, пристально на него поглядела. – Мы не знаем, кто ты, – и это утверждение правдиво. Но правильнее было бы сказать, что мы не знаем, который ты.

– Я м'гу выбрать? Расск'жи!

– Ты сейчас на… очень хитрой стадии выздоровления. Посткриогенная амнезия редко завершается восстановлением всей памяти сразу. Это происходит небольшими каскадами. Типичная кривая нормального распределения. Сперва немного, потом в возрастающем объеме. А потом сходит на нет. Несколько последних белых пятен могут остаться на годы. Поскольку больше никаких черепно-мозговых травм у тебя нет, то ты, по моему прогнозу, в конечном итоге восстановишь свою личность целиком. Но…

Какое зловещее «но». Он уставился на нее молящим взглядом.

– На этой стадии, в преддверии каскада, страдающий криоамнезией пациент может так сильно жаждать собственной личности, что подберет себе ошибочную и начнет собирать доказательства в ее поддержку. Чтобы все исправить, потребуются недели или месяцы. В твоем случае, по особым причинам, не только повышена вероятность такого исхода событий, но и распутать все обратно будет гораздо труднее. Я должна быть очень, очень осторожной, чтобы не внушить тебе того, в чем сама абсолютно не уверена. А это трудно, потому что я сама строю сейчас теории – и, наверное, столь же упрямо, как ты. Я должна быть уверена, что все твои рассказы действительно исходят от тебя, а не внушены мною.

– А-а. – Он осел в подушки, ужасно разочарованный.

– Есть возможность пройти кратчайшим путем, – добавила она.

Он снова выпрямился. – Что? Дай!

– Есть препарат под названием «фаст-пента». Один из его производных в психиатрии применяют как успокаивающее, но обычно он используется при допросах. Называть его сывороткой правды, по сути, не совсем правильно, хотя дилетанты настаивают на таком определении.

– Я… знаю фаст-пент'. – Он насупил брови. Что-то важное он знал про фаст-пенту… Что?

– Он дает исключительный расслабляющий эффект и, в отдельных случаях, вызывает каскад воспоминаний у пациентов с криоамнезией.

– А!

– Однако этот препарат может создать неловкое положение. Под его воздействием люди радостно выбалтывают все, что приходит им на ум, включая самые свои интимные и тайные мысли. Врачебная этика требует, чтобы я тебя предупредила. А еще у некоторых людей к нему аллергия.

– А где вас… 'учили… 'чебной этике? – с любопытством спросил он.

Странно, но она вздрогнула. – На Эскобаре, – ответила она, пристально глядя на него.

– А где мы щас?

– Лучше мне не говорить, по крайней мере пока.

– Как ты можешь заразить м'ю память? – негодующе вопросил он.

– Надеюсь, я скоро тебе все скажу, – успокоила она его. – Скоро.

– Хм, – проворчал он.

Она вытащила из кармана халата маленькую белую упаковку, открыла и отлепила с пластиковой основы кружочек. – Протяни руку. – Он сделал, как было велено, и она прижала кружок к оборотной стороне предплечья. – Кожная аллергическая проба, – объяснила она. – Исходя из всего, что я предполагаю насчет твоей работы, у тебя повышенные шансы иметь аллергию. Искусственно вызванную.

Она отлепила кружок – под ним покалывало – и внимательно стала разглядывать его руку. Там появилось розовое пятнышко, и она нахмурилась. – Чешется? – с подозрением спросила она.

– Нет, – солгал он, стиснув другую руку, чтобы не почесать пятно. Препарат, который вернет ему память, – да он должен его получить! «Белей обратно, чтоб тебя!», мысленно приказал он розовому пятнышку.

– Похоже, ты слегка к нему чувствителен, – задумчиво проговорила она. – На грани.

129