– Эй, Хризантема, как у него дела? – спросила доктор П.
Доктор Х. ответила: – Не так уж плохо. Хотя сейчас я его почти вымотала сеансом терапии.
– Я бы сказала… – Он пошатнулся, и доктор П. шагнула подхватить его. Он не мог заставить свой рот выговорить членораздельное слово: выходили лишь приглушенные рыдания. – Я бы сказала, «отделала».
– Не совсем, – отозвалась доктор Х., подхватывая его с другой стороны. Вместе они повели его в постель. – Но, похоже, психическое выздоровление в данном случае наступит позже физического. А это не есть хорошо. На нас давят. Лилия начинает терять терпение. Он должен наладить свои связи поскорее, не то станет для нас бесполезен.
– Лилия никогда не теряет терпения, – укорила ее доктор П.
– На этот раз – теряет, – отозвалась мрачно доктор Х.
– А психика действительно должна восстановиться? – Ему помогли лечь, а не рухнуть.
– Кто знает. Физическое состояние Верба нам гарантировала. Она проделала потрясающую работу. В его мозгу наблюдается множественная электрическая активность, при этом что-то должно заживать.
– Да, но не мгновенно, – раздался из коридора теплый голос с ноткой иронии. – И что это вы обе делаете с моим бедным пациентом?
Это была доктор Дюрона. Снова. Ее прекрасные длинные и абсолютно черные волосы были свернуты в неаккуратный узел на затылке. Пока она с улыбкой шла к ним, он беспокойно вгляделся в ее именную нашивку. «Доктор В.Дюрона». Его Дюрона. Он облегченно всхлипнул. Дальнейшей путаницы ему было бы просто не вынести, от нее он страдал сильней, чем от физической боли. Похоже, с нервами у него было еще хуже, чем с телом вообще. Он себя ощущал, словно в ночном кошмаре, – только кошмары омерзительнее, в них больше крови и расчлененных тел, а тут просто женщина в зеленом стоит по всей комнате и спорит сама с собой.
– Физиотерапия и пытки суть одно и то же, – съязвила доктор Х.
Да, это все объясняет…
– Заходи его пытать попозже, – пригласила доктор В. – Но… мягко.
– И насколько мне можно будет это дело форсировать? – доктор Х., собранная, серьезная, делала заметки в своем органайзере. – Ты же знаешь, что за настоятельные запросы идут сверху.
– Знаю. Физиотерапия не чаще, чем раз в четыре часа, пока я не дам тебе отмашку. И пульс у него не должен подниматься за сто сорок.
– Так высоко?
– Неизбежное следствие того, что сердце еще до конца не выросло.
– Как скажешь, дорогуша. – Доктор Х. со щелчком захлопнула органайзер и, вручив его доктору П., прошагала к двери. Доктор П. вылетела вслед за ней.
Его доктор Дюрона, доктор В., подошла к постели, улыбнулась и причесала его так, чтобы волосы не падали на глаза. – Тебе скоро пора будет стричься. А на проплешинах начали расти новые волосы. Очень хороший знак. Думаю, раз на голове столько происходит, то и внутри нее что-то должно твориться, а?
«Ну, разве что вы считаете за активность приступы истерии»… Он нервно моргнул, и из глаза скатилась слеза, пережиток последней его вспышки ужаса. Доктор коснулась влажной дорожки и с тревожным сочувствием тихо охнула. Он ощутил внезапную неловкость. Я не… Не… Я не мутант. Что?
Она склонилась поближе. – Как тебя зовут?
Он попытался: – Кх… гх… – Язык не слушался. Он знал слова, но никак не мог их выговорить. – Кх… ибя ав'ут?
– Ты повторил за мной? – Она оживилась. – Уже хорошее начало…
– Не! Кх ибя ав'ут? – Он ткнул пальцем в нагрудный кармашек, надеясь, что она не подумает, будто он ее щупает.
– Что? – Она опустила взгляд. – А! Ты спрашиваешь, как зовут меня?
– Д'! Д'!
– Меня зовут доктор Дюрона.
Он застонал и закатил глаза.
– … А мое имя – Верба.
Он откинулся на подушку, вздохнув от облегчения. Верба Милое имя. Хотелось сказать ей, что у нее милое имя. Но что, если их всех зовут Вербами? Нет, ту, похожую на сержанта, называли Хризантемой. Все в порядке. Он сможет, если понадобится, выбрать свою доктор-Дюрону из толпы; она неповторима. Он повел рукой, коснувшись ее губ, а затем своих, но она не поняла намека и не поцеловала его.
Неохотно, лишь потому, что не было сил ее удержать, он позволил ей выпустить свою руку. Может, тот поцелуй ему просто приснился. Может, ему и сейчас все это снится.
После ее ухода настало время долгой неуверенности, но, разнообразия ради, он не задремал. Он бодрствовал, покачиваясь на волнах беспокойных и бессвязных мыслей. Их река несла разрозненные обломки кораблекрушения, картинки, которые могли быть воспоминаниями, но стоило ему обратить свое внимание вовнутрь и попытаться их изучить, как поток мыслей замерз и снова нахлынула паника. Ну так что ж. Займи себя чем-нибудь другим, приглядывая за мыслями лишь уголком глаза, исподтишка; наблюдай за своим отражением в собственных знаниях, играя в детектива в поисках потерянного «Я». «Если не можешь делать, что хочешь, – делай, что можешь.» И если он не может задать вопрос «Кто я?», то может хотя бы расколоть вопрос «Где я?» Нашлепки с датчиками с него убрали; его больше не отслеживали на расстоянии.
Стояла полная тишина. Он соскользнул с кровати и двинулся к двери. Та открылась автоматически; за ней был короткий коридор, тускло освещенный полосой ночной подсветки на уровне плинтуса.
Сюда, в коридорчик, выходило всего четыре палаты, включая его собственную. Ни в одной не было ни окон, ни других пациентов. Крошечный кабинет со следящим пультом был пуст… нет. На столе рядом с пультом, включенным и с загруженной программой, дымилось в чашке какое-то питье. Кто-то вот-вот вернется. Он проскользнул мимо и проверил единственный выход в торце коридора; эта дверь тоже открылась автоматически.