– Я, – твердо заявил Айвен, – решил как следует надраться.
– Могу видеть. Почему?
– Ни разу не надирался в День рождения императора. Это традиционный подвиг, все равно как кого-нибудь тут трахнуть.
– Неужели кто-то это делает?
– Иногда. На спор.
– Что за развлечение для СБ.
Айвен хохотнул. – Ага, именно.
– Так с кем ты поспорил?
– Ни с кем.
Марк почувствовал, что наводящие вопросы закончатся у него быстрее, чем односложные ответы – у Айвена.
Но Айвен произнес их темноты: – Мы с Майлзом обычно отбывали этот прием вместе, из года в год. Я удивился… как мне все время не хватает злобных политических комментариев этого маленького паршивца. Вечно он меня смешил. – Айвен засмеялся. Вышло глухо и совсем невесело. Он резко смолк.
– Тебе сказали, что нашли пустую криокамеру, верно? – догадался Марк.
– Угу.
– Когда?
– Пару дней назад. С тех пор я все думал об этом. Нехорошо.
– Не очень. – Марк помедлил. Айвена в темноте трясло. – Хочешь… отправиться домой и лечь в кровать? – Я-то хочу.
– Теперь мне ни за что в гору не подняться, – пожал плечами Айвен.
– Я дам тебе руку. Или подставлю плечо.
– … Ладно.
Это потребовало некоторых усилий, но он поднял нетвердо стоящего Айвена на ноги, и они двинулись обратно, по круто забиравшему вверх саду. Марк не знал, что за милосердный СБшный ангел-хранитель сообщил о них, но наверху их встретила не мать Айвена, а его тетя.
– Он, гм… – Марк был не уверен, что сказать. Айвен затуманенным взором озирался вокруг.
– Вижу, – ответила графиня.
– Мы можем дать оруженосца, чтобы отвезти его домой? – Айвен обмяк, и у Марка подогнулись колени. – А лучше двоих.
– Да. – Графиня коснулась декоративной комм-броши на лифе платья. – Пим?…
Так Айвен был сдан с рук, и Марк вздохнул с облегчением. Облегчение это переросло в неприкрытую благодарность, когда графиня заметила, что им тоже пора уезжать. Через несколько минут Пим подвел графский лимузин к подъезду, и ночное испытание подошло к концу.
Графиня, разнообразия ради, по дороге в особняк много не разговаривала. Она откинулась на спинку сиденья и измученно прикрыла глаза. Она даже ни о чем его не спросила.
В мощеном черно-белой плиткой вестибюле графиня скинула свой плащ на руки горничной и направилась налево, в библиотеку.
– Извини, Марк, я пойду. Позвоню в Имперский Госпиталь.
У нее был такой усталый вид – Наверняка они позвонили бы вам, мэм, если бы в состоянии графа произошли какие-нибудь изменения.
– Я пойду позвоню в госпиталь, – повторила она решительно. Глаза у нее заплыли до щелочек. – Иди в постель, Марк.
Марк не стал с ней спорить. И устало потащился вверх по лестнице, к коридору, ведущему к его спальне.
Перед дверью в свою комнату он остановился. Была поздняя ночь. Вестибюль пуст. Тишина огромного дома давила ему на уши. Повинуясь импульсу, он развернулся и зашагал по коридору к комнате Майлза. У двери он снова остановился. За все недели своего пребывания на Барраяре он так и не отважился сюда зайти. Его не приглашали. Он тронул старинную круглую ручку. Дверь оказалась не заперта.
Поколебавшись, он вошел и приказал свету зажечься. Это оказалась спальня, просторная, насколько позволяла старинная архитектура дома. Смежная с ней комнатка, некогда предназначавшаяся для камердинера, была много лет как переделана в отдельную ванную. На первый взгляд комната казалась почти голой: пустой, чистой и аккуратной. Должно быть, все детское барахло было упаковано и убрано на чердак в очередном припадке взрослости. Марк подозревал, что чердаки в особняке Форкосиганов должны оказаться потрясающими.
Однако след личности владельца здесь все же остался. Марк медленно прошелся по комнате, засунув руки в карманы, словно посетитель музея.
Вполне логично, что немногие хранимые здесь сувениры скорее напоминали об успехах. Майлзовский диплом Имперской Военной Академии и приказ о его производстве в офицеры были вполне обыденны, хотя было интересно, зачем вставлен в раму и повешен между ними старый электронный погодный справочник на батареях армейского образца. Коробка со старыми, вплоть до юных лет, спортивными наградами имела такой вид, словно в очень скором времени должна отправиться на чердак. Пол-стены занимала огромная коллекция дисков с книгами и видео, тысячи наименований. Сколько из них Майлз на самом деле прочел? Любопытствуя, он вынул из держателя на ближайшей стене ручной считыватель и проверил наугад три диска. На каждом было как минимум несколько пометок или замечаний на полях – следы майлзовых размышлений. Марк оставил свои изыскания и двинулся дальше.
С одним предметом он был знаком лично. Кинжал с рукояткой «клуазонне», унаследованный Майлзом от старого генерала Петра. Марк осмелился снять его со стены и попробовать его вес и остроту. И когда же за последние два года Майлз бросил всюду таскать кинжал с собой и стал благоразумно оставлять его дома, в безопасности? Он осторожно вернул его обратно на полку, в ножны.
Одно украшение стены было личностным, ироничным и недвусмысленным: старая металлическая накладка для ноги, перекрещенная на музейный манер с форским клинком. Наполовину шутка, наполовину вызов. И то, и другое устарело. Дешевая фотокопия страницы из старинной книги была наклеена на плотную основу и помещена в дико дорогую серебряную рамку. Текст вне контекста было не понять, но, кажется, это была некая религиозная чушь до-скачковой эпохи, что-то про пилигримов, гору и город в облаках. Марк не очень понял, к чему все это: уж в религиозности Майлза никто не упрекнет. Однако эта вещь явно была для него важна.