Танец отражений - Страница 10

– Меньший из пассажирских катеров «Триумфа», если только не надо одновременно с этом доставить какой-то груз из космопорта Бошен.

– Оттуда – ничего.

– Отлично.

Герельд пометила что-то в записях. – Эскобарский полетный контроль сообщает, что я могу подать катер-2 в док J-26 через тридцать минут. У вас будет разрешение немедленно стартовать вниз.

– Спасибо. И передай – когда мы вернемся, состоится инструктаж для капитанов и капитанов-владельцев. Какое сейчас время в Бошене?

Герельд глянула в сторону. – 9:06 при сутках в двадцать шесть часов и семь минут.

– Утро. Превосходно. И какая внизу погода?

– Прекрасная. Можно ходить с короткими рукавами.

– Отлично, значит, мне не нужно переодеваться. Мы сообщим, когда будем готовы вылететь из Порта Бошен. Куинн связь закончила.

Майлз сидел на бауле, уставившись на свои сандалии, охваченный неприятными воспоминаниями. Это была одна из самых тяжелых контрабандистских авантюр дендарийцев – доствка на Марилак грузов и военных советников, чтобы поддержать неослабевающее сопротивление цетагандийскому вторжению. Боевой десантный катер А-4 с «Триумфа» был подбит вражеским огнем во время последнего челночного рейса наверх. На борту находился весь Красный отряд и несколько важных марилакцев. Пилот, лейтенант Дурхэм, несмотря на смертельное ранение и шок, привел свой покалеченный и горящий катер с достаточно низкой скоростью столкновения к захватам стыковочного узла «Триумфа», поэтому спасательная команда смогла подсоединить аварийный рукав, прорезать корпус катера и спасти оттуда всех. Поврежденный катер удалось отстрелить прежем, чем он взорвался, и «Триумф» ушел с орбиты прямо перед носом жаждущих мести цетагандийцев. Вот так операция, начинавшаяся столь просто, гладко и тайно, снова завершилась тем самым героическим хаосом, который стал уже вызывать у Майлза отвращение. Хаос, конечно, а не героизм.

Итог душераздирающей сортировки потерь: двенадцать тяжелораненых; семеро не подлежат оживлению силами «Триумфа» и криогенно заморожены в надежде на последующую помощь; трое окончательно и необратимо мертвы. Теперь Майлз узнает, сколько человек из второй категории он должен перевести в третью. Лица, имена, сотни непрошеных сведений об этих людях потоком захлестнули его мозг. Он и сам первоначально планировал быть на борту последнего катера, но вместо этого отправился предыдущим рейсом, чтобы заняться другой неотложной проблемой.

– Может, с ними не так уж плохо, – произнесла Куинн, читая его мысли по лицу. Она протянула руку; Майлз поднялся с баула и подобрал свою сумку.

– Я сам провел по госпиталям столько времени, что не могу удержаться и не разделять их взглядов, – попытался он оправдаться за свою мрачную рассеянность. Хоть бы одна безукоризненная операция! Что бы он только ни отдал за одну безукоризненную операцию, где абсолютно все пойдет как надо. Может, предстоящая, наконец, именно такой и окажется?

Больничный запах ударил Майлзу в ноздри сразу, как только они с Куинн прошли сквозь главный вход Центра Жизнеобеспечения Бошена, специализирующейся на криотерапии клинике, с которой дендарийцы заключили контракт на Эскобаре. Запах не был плохим, никоим образом не зловонным, просто в кондиционированном воздухе чувствовался странный привкус. Но этот запах по опыту так глубоко ассоциировался у Майлза с болью, что сердце его забилось быстрей. «Беги или сражайся». Нет, не то. Он глубоко вздохнул, заставил уняться внутреннюю дрожь и огляделся. Вестибюль был выдержан по большей части в том самом стиле, который был принят со всех этих эскобарских техно-дворцах: чисто и скудно декорировано. Настоящие деньги вкладывали в то, что находилось наверху: криогенную технику, лаборатории регенерации тканей и операционные.

Доктор Арагонес, один из старших совладельцев клиники, спустился к ним, чтобы поприветствать и проводить наверх в свой кабинет. Кабинет Арагонеса Майлзу нравился: тесно сваленные там повсюду инфо-диски, истории болезни и распечатки из журналов выдавали в его владельце настоящего технократа, постоянно и глубоко думающего о своей работе. И сам Арагонес был ему симпатичен – высокий, широколицый человек с бронзовой кожей, аристократическим носом и седеющей шевелюрой, дружелюбный и грубоватый.

Сейчас он был расстроен тем, что не может сообщить им о лучших результатах. Это ранит его гордость, рассудил Майлз.

– Вы доставили нам сущее месиво, и ждете чуда, – вежливо пожаловался он после того, как Майлз и Куинн уселись и он сам устроился в своем вращающемся кресле. – А если вам нужна гарантия чуда, вам необходимо начинать с с того момента, когда моих бедных пациентов только принимаются готовить для дальнейшего лечения.

Арагонес никогда не называл их трупольдышками или подобными же крепкими прозвищами, которые горазды изобретать солдаты. Всегда «мои пациенты». Вот еще одна причина, по которой эскобарский медик Майлзу нравился.

– Вообще-то – к несчастью – наши потери происходят не по графику, не в строгом порядке и один-за-одним, – в свою очередь как бы извинился Майлз. – В данном случае у нас в лазарете оказалось двадцать восемь человек с одновременными повреждениями разной степени тяжести: тяжелыми травмами, ожогами и химическим заражением. Какое-то время, пока царила неразбериха, их сортировали по предельно жестким критериям. Мои люди сделали все, что могли. – Он помедлил. – Как вы думаете, нам не стоит провести повторную сертификацию некоторых из наших медтехников по вашим последним методикам? Если так, не хотели бы вы провести семинар?